Мы отлично провели этот день, ходили в лес, несколько раз принимались пить чай, а вечером, когда солнце стояло багровым шаром над самым лесом, старик-караульщик, который один жил на Половинке в качестве прислуги, заменяя кучера, горничную и повара, развел на берегу речки громадный костер; мы долго
сидели около огня, болтая о разных разностях и любуясь душистой летней ночью, которая в лесу была особенно хороша.
Неточные совпадения
Осмотревшись кругом, я заметил, что все вещи, которые еще вчера валялись
около фанзы в беспорядке, теперь были прибраны и сложены под навес.
Около огня сидели Чжан Бао, Дерсу и Чан Лин и о чем-то тихонько говорили между собою.
Ночью я плохо спал. Почему-то все время меня беспокоила одна и та же мысль: правильно ли мы идем? А вдруг мы пошли не по тому ключику и заблудились! Я долго ворочался с боку на бок, наконец поднялся и подошел к
огню. У костра
сидя спал Дерсу.
Около него лежали две собаки. Одна из них что-то видела во сне и тихонько лаяла. Дерсу тоже о чем-то бредил. Услышав мои шаги, он спросонья громко спросил: «Какой люди ходи?» — и тотчас снова погрузился в сон.
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки, ставил палатку, сушил свою и чужую одежду и старался разложить
огонь так, чтобы внутри балагана можно было
сидеть и не страдать от дыма глазами. Я всегда удивлялся, как успевал этот уже старый человек делать сразу несколько дел. Мы давно уже разулись и отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал
около балагана.
Когда я возвращался назад, уже смеркалось. Вода в реке казалась черной, и на спокойной поверхности ее отражались пламя костра и мигающие на небе звезды.
Около огня сидели стрелки: один что-то рассказывал, другие смеялись.
Как и всегда, сначала
около огней было оживление, разговоры, смех и шутки. Потом все стало успокаиваться. После ужина стрелки легли спать, а мы долго
сидели у
огня, делились впечатлениями последних дней и строили планы на будущее. Вечер был удивительно тихий. Слышно было, как паслись кони; где-то в горах ухал филин, и несмолкаемым гомоном с болот доносилось кваканье лягушек.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из окон домов свет выходил на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «на задах»,
около ручья, виднелся
огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд
сидел у костра и о чем-то думал.
Однажды в теплый осенний вечер оба семейства
сидели на площадке перед домом, любуясь звездным небом, синевшим глубокою лазурью и горевшим
огнями. Слепой, по обыкновению,
сидел рядом с своею подругой
около матери.
Около палатки горел
огонь, а
около него
сидели мои спутники и варили лосиное мясо.
Таисья без слова пошла за Основой, который не подал и вида, что узнал Нюрочку еще на плоту. Он привел их к одному из
огней у опушки леса, где на живую руку был сделан балаган из березовых веток, еловой коры и хвои.
Около огня сидели две девушки-подростки, дочери Основы, обе крупные, обе кровь с молоком.
— Да ту же пенсию вашу всю будут брать себе! — пугала его Миропа Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но в это время в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты в другую, что очень заметно было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе дома: куры и индейки все
сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки, в сообществе разноцветных бабочек, кружились в воздухе и все больше
около огня куримой майором трубки, да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно пробирался по крыше дома к слуховому окну.
— Это продолжалось почти два года, и вот девушка заболела; он бросил работу, перестал заниматься делами организации, наделал долгов и, избегая встреч с товарищами, ходил
около ее квартиры или
сидел у постели ее, наблюдая, как она сгорает, становясь с каждым днем всё прозрачнее, и как всё ярче пылает в глазах ее
огонь болезни.
Когда я принес в кабинет кофе, Орлов стоял
около камина спиной к
огню, а она
сидела в кресле против него.
Человеку, кроме
огня, нужно еще освоиться. Петух был давно мною съеден, сенник для меня набит Егорычем, покрыт простыней, горела лампа в кабинете в моей резиденции. Я
сидел и, как зачарованный, глядел на третье достижение легендарного Леопольда: шкаф был битком набит книгами. Одних руководств по хирургии на русском и немецком языках я насчитал бегло
около тридцати томов. А терапия! Накожные чудные атласы!
Много он пил вина, но не бывало, чтобы шатался на ногах, — только лоб у него станет синеват, да глаза над прозрачными щеками разгорятся тёмным
огнём, а красные губы потемнеют и высохнут. Часто, бывало, придёт он от игумена
около полуночи и позднее, разбудит меня, велит подать вина.
Сидит, пьёт и глубоким своим голосом говорит непрерывно и долго, — иной раз вплоть до заутрени.
Представьте вы себе такую картину. Хмурое петербургское утро глядит в эти тусклые окна.
Около печки старуха поит детей чаем. Только старший внук Вася пьет из стакана, а остальным чай наливается прямо в блюдечки. Перед печкой
сидит на корточках Егорыч и сует железку в
огонь. От вчерашнего пьянства у него тяжела голова и мутны глаза; он крякает, дрожит и кашляет.
Было еще совсем рано, когда он приехал,
около десяти часов, но большая белая зала с золочеными стульями и зеркалами была готова к принятию гостей, и все
огни горели. Возле фортепиано с поднятой крышкой
сидел тапер, молодой, очень приличный человек в черном сюртуке, — дом был из дорогих, — курил, осторожно сбрасывая пепел с папиросы, чтобы не запачкать платье, и перебирал ноты; и в углу, ближнем к полутемной гостиной, на трех стульях подряд,
сидели три девушки и о чем-то тихо разговаривали.